НИКИТА ГУРГУЦ (НОВОРОССИЙСК). ВРАГ ЧЕЛОВЕЧЕСКИЙ

Группа особо продвинутых и эффективных засела в детском интернате и выставила щит против наших шумодавов. Ушлые джапы, ничего не скажешь. Объявили акцию «Юный самурай» и начали методически и прочувствованно уничтожать воспитанников. Резать им наскучило, стали жечь.
В принципе, обычная террорень. Выждать, пока они там все поугорают, набирая очки трупов и ненависти, и собрать урожай. Тем более и щит к этому времени уже разъяснили, самопальное фуфло, собранное на коленке американскими гайдзинами.
Но поджимал бизнес-план, сетка вещания расползалась и трещала по швам, да и погрешность жертв слегка зашкаливала. Оперативные на местах традиционно мяли яйца, оцепление курило и стояло насмерть на месте, ожидая приказа. Никого не выпуская, а туда – пожалуйста, если жить надоело. Никто и не рвался.
А он пошел.
Там его и зафиксировали окончательно.
Взвейтесь кострами умные книги. И смотрите! смотрите! Вот он – на фоне обугленных тел и воющих ртов. Вот его любовь и правда. Вот чем чревато смятение умов и внутренняя свобода. И – фоном эмпатический коллаж из практических методов инквизиции (Сван расстарался). И – таблички на шеях «Неграмотный», «Двоечник», «Прогуливал уроки любви» (это уже наши орлы из моделирования в реал тайм, я им потом вставил хороший пистон за огнеупорно-табличный ляп).
Бегущей строкой: «Кто не со мною, тот против меня, и кто не читает со мною, тот расточает жизнь, и кто не любит со мною, тот не любит меня».
Когда его взяли, он был уже наполовину мертв. Внешне целый – шёл, как кукла.
Вторую половину закончила толпа за периметром. Ей отдали врага человечества на справедливый суд. Вездесущие камеры (от них ни щитов, ни шумодавов нет, что вы!) – облет, панорама: руки, руки, скорченные пальцы, толпа накатывает волнами. И лица, выхватываемые интеллектуальной фокусировкой, они – светятся! Гнев и восторг, прозрение и возмездие. Святые лица. Лица спасенных и обретших цель людей.
Толпа отхлынула.
По всем канонам его «литературы» там должен быть остаться либо клок рубища, либо слеза ребенка, либо чаша с кровью.
Не осталось ничего. Только мокрое место.

(читать с начала)